«Идеология и этика» — ”Антропология предательства”

Вторая лекцию из цикла ”Идеология и этика”. Речь о предательстве как антропологическом феномене — как возможном действии человека по отношению к себе и другим.  Почему предательство считается столь страшным преступлением? На основе рассуждений из философских романов Александра Пятигорского и повестей Юрия Трифонова лектор разберёт отношения между предательством, ”сдачей” и страхом.  Цель лекции: дойти до ”общечеловеческих” = антропологических оснований предательства, которые и определяют фундаментальное место предательства в этике.  Может быть, политические режимы следует оценивать прежде всего по тому, сколь необходимым делают они предательство?

Ведущий — Немцев Михаил Юрьевич, кандидат философских наук, преподаватель Новосибирского государственного университета экономики и управления.

Встреча состоялся 9 апреля в читальном зале библиотеки “Иниго”.
Ниже даётся фрагмент из романа А. Пятигорского, который можно прочитать перед встречей.

АЛЕКСАНДР ПЯТИГОРСКИЙ

Вспомнишь странного человека…

Глава 13 Прелюдия о сдаче

Смотри, достаточно тебе узнать, что ты – это, и ты – победитель.

Г. И. Гурджиев

Это – другой рассказ, написанный из другого времени другим человеком, да, пожалуй, и о другом человеке тоже. О том, как ушел Михаил Иванович, пошел легко-легко, остановился, застыл, замер. Конечно, надо было действовать – ведь говорил он мало, а писать-то уж вовсе не писал. Когда рывок был сделан, инерции движения хватило лет на двадцать, но – наружу. В себе он оставался неподвижен. В первый раз, в 1917-м, все разрешилось поражением настолько явным, что говорить о нем как о своем было бы непростительной банальностью. Тогда застыть было необходимо, чтобы сделать хоть шаг в сторону, от себя, в другое существование. Во второй раз он застыл как те, кто выиграл только существование и кому ничего, кроме существования, не осталось.

Последнее «вводное» отступление. Связи с прошлым рвутся быстрее, чем успеваешь подумать. Надо спешить, пока точка не поставилась сама собой. Сейчас главное – не перепутать себя с ним в отношении одного обстоятельства.
Он – не сдавался. Не потому (как я и вы), что случая не было, а потому, что этого не было в нем. Преждевременная сдача была чертой моего поколения (оно же – поколение Ивана, младшего сына Михаила Ивановича). Сдавались сразу. Сдавались до предложения почетной сдачи с оставлением личного оружия и с сохранением права ношения мундира и знаков отличия. Сами срезали пуговицы, снимали пояса и выдергивали шнурки из ботинок. Не все, конечно, но очень многие. Особенно в молодости. Некоторые такими и рождались, между двадцатым и сорок вторым – таков был подлинный срок их появления, – уже сдавшимися.

Немногие несдавшиеся несли это, свою не-сдачу, как скрытое значение, позднее ими самими же открытое как назначение. То есть как существующее уже для (ради!) других С ним онивошли в шестидесятые годы бескрылыми победителями, не боясь дурных предзнаменований, которые исходили из них же самих и потому не прочитывались, оставаясь в помарках, оговорках и недоговорках. Ведь делото в том, что сама идея сдачи жила в нас (как в наших отцах – предательства) одновременно как позор и… опека, даже защита. А значит, было одновременно стыдно и успокоительно.